Прежде чем мы перейдем к изучению Евангельских образов, хочется еще раз обратить ваше внимание на то, как сильно можно воздействовать на умы и сердца слушателей через включение в речь какого-либо сравнения или эпического повествования. Это помогает тем, к кому вы обращаетесь, освободиться от скучных, утомительных и тяжелых впечатлений этого грешного земного мира, и располагает душу к восприятию духовных помыслов, ощущений, к постижению духовных предметов. Вот почему жанр истории, рассказа, какого-то неспешного повествования самым неодолимым образом действует на современного человека. Ибо в нынешний век технического прогресса и информационного общества, в век сумасшедших скоростей люди стали, как оголенные нервы. Они мечутся среди бесчисленных бездушных машин и заменяющей общение электроники, снуют одинокими в огромной толпе, сведя до минимума язык общения, совершенно исказив и обескровив родное слово. Тем не менее, они не перестают жаждать этого слова, и в первую очередь, устного и живого слова. Не всякому сегодня дано приобщиться хорошей, доброй, умной книге, не всякому дано погрузиться в стихию Священного Писания. Многие признаются, что они читают Священное Писание как зачумленные, как чурки деревянные: Прочитал главу Евангелия, Апостола, и хоть бы что осталось в памяти. А устное слово, безусловно, гораздо глубже воздействует на слушателя, чем печатное слово на поверхностного читателя.
Сейчас, когда я об этом говорю в порядке учебном, я чувствую, что сам этот учебный материал достаточно интересен, но мне бы хотелось как раз отрешиться от такой учебности и действительно рассказать вам какую-либо историю, чтобы вы на деле убедились в силе такого слова. Вот вам для примера маленькая история, какая, надеюсь, не будет в ущерб и учебному материалу. Более того, я расскажу ее с некоторым педагогическим намерением. Вы общаетесь с детьми, вы знаете, какое место в жизни детей занимает любовь к животным и ко всему живому. На примере любви к животным мы учим детей большой человеческой любви. В Священном Писании мы находим важное свидетельство этому общению человека с животными: Праведный печется и о жизни скота своего, сердце же нечестивых жестоко (Притч. 12, 10). Отсюда неудивительно и выражение: Блажен милующий скотов. Милующий скотов – это не тот, кто ласкает кошечку, которая только что всю себя вылизывала, а он потом ей мордочку нацеловывает. Это как раз неправильно. Но милующий скотов тот, кто имеет сожаление ко всякой твари. Итак, я приведу вам в пример историю, какую время от времени рассказываю детям в православной гимназии.
Один физик, симпатичный и еще даже не пожилой, а скорее даже молодой человек лет так 28-29, уверовал в Бога и мало-помалу нашел дорогу в храм. Сам он для себя лучшим отдыхом считал поездку в Троице-Сергиеву лавру.
Не забывайте, вы детям это рассказываете. Ничего не выйдет, если станете говорить: «Будьте хорошими, будьте религиозными», или: «Каждый христианин должен, обязан исполнять свою христианскую обязанность и посещать православный храм». Ничего подобного вы не говорите, а просто историю рассказываете.
И вот, просидев неделю в душном своем институте, возясь лишь с формулами да уравнениями с двумя, тремя, четырьмя неизвестными, наш физик, словно птица, вырвался из шумного большого города. Его не смущало ни тарахтение вагонов, часто не отапливаемых в холодную зимнюю пору и душных летом, ни теснота – а иногда он вынужден был выстаивать в тамбуре все полтора часа езды, ни какие-либо другие неудобства, ибо сердце прилепилось к заветной святыне русского народа. Едва лишь он сходил с перрона, как душа его тотчас чувствовала взыграние, веселие духа. Еще не виделись синие купола Успенского собора, еще не открывался величественный вид на колокольню, свечой уходившую в небо, а он уже в душе своей молился: Преподобный отче наш Сергие, моли Бога о нас. И вот он посетил лавру, сподобился чистосердечно исповедаться (какое в этом великое приобретение для христианской души!), отстоял литургию и причастился Святых Таин. Взяв три просфорки (одну для себя, другую для венчанной супруги, а третью для крестника), набрав во фляжку вкусной холодной воды из источника в часовенке, положив по-старинному три поясных поклона перед выходом из обители, заручившись благословением случайно проходившего пожилого батюшки, – он с обновленной душой и светлыми помыслами возвращался домой. Но решил идти не обычной дорогой, по которой все паломники стремятся на вокзал, а обходным путем по Митькиной улице. Эта узенькая улочка сейчас представлена только одной буквой н. Раньше, года два с половиной тому назад, на табличке стояло полное название: Митькина улица. Затем кто-то потрудился и стер первую букву, и получилась итькина улица. Потом, через некоторое время, была уже ина улица, а сейчас осталась только одна буква н. Вот по этой улице н и шел наш православный физик, о чем-то думая и как бы про себя улыбаясь. Ему захотелось посмотреть на старый Сергиев Посад, и он свернул в боковой проулок, как вдруг... перед его глазами что-то метнулось.
Тут вы начинаете сюжет определенным драматизмом насыщать, а для детей это самое интересное. Все, что говорилось до этого, было только предисловием. Вы сообщали лишь определенное настроение слушателям, и они полностью в это настроение вошли, потому что вы воссоздали в нескольких словах мир русского паломника. Как бы ни был маловерен человек, для него посещение монастыря, хотя бы на волнах памяти, – это всегда радость и утешение.
Что-то метнулось... Остановившись как вкопанный, – а вы даже имени его не сообщаете, – он вдруг увидел маленькую дрожащую тварь. Не все дети знают, что это такое устойчивое словосочетание в классической русской литературе. Он увидел... маленькую собачку – то ли дворняжку, то ли дочку дворняжки, – которая вне себя от ужаса и собачьего волнения бросилась опрометью вправо. Очевидно, не разбираясь в людях, она помышляла, что перед нею некий Карабас-Барабас, Фантомас, наслушавшийся тяжелого рока, а не православный физик, душа которого была тише воды и ниже травы. Юркнув в заборную щель, собачка – о ужас! – застряла в ней и, будучи не в силах просунуть свой крестец, лишь беспомощно скулила и поджимала хвостик, ожидая, очевидно, скулодробительного удара постсоветского загорского сапога. Наш физик, посмотрев на это Божие создание, угадав все то, что сокрыто было в бешено колотящемся собачьем сердце, подошел на цыпочках, желая успокоить бедное животное, и, несколько раз погладив дрожащего песика по задней части, надавил большим и указательным пальцами на бедра собачки и ласково пропихнул вперед. Собачка радостно взвизгнула, два-три раза вильнула хвостиком, как показалось физику, благодарно взглянула на него, а затем опрометью бросилась под дом, очевидно, не веря своему счастью. Распрямившись, физик возобновил свой путь, а в душе его перезвоном-трезвоном пели лаврские колокола. Над головою раскинулось высокое-высокое, чистое голубое русское небо. А душа как будто бы соприкасалась с ним, не чуя земли. Часть первая.
Здесь вы детям говорите: «Ну как, хватит?»
Они отвечают: «Не-ет! ЕЩЕ!»
– А как же наш учебный процесс? Как же суффиксы «-ющ», «-ущ» действительного причастия?
– Мы выучим, выучим, и «-ющ», и «-ущ», и »хрящ», еще расскажите пожалуйста!
А вам-то важно не то, что ваше слово пользуется успехом, а то, что наступил удивительно благоприятный момент, когда ваши слушатели напряжены, заинтересованы, увлечены так, что вы можете вложить в их сердца абсолютно все... хорошее. Вы ощущаете себя на данный час таким скульптором, который размягчил глину, и вот уже вертится нехитрый станок, можно лепить. Хотите амфору, хотите горшок, хотите высокий, хотите низкий сосуд. В этот момент ваши слушатели, в отличие от каких-нибудь зачумленных тяжелым роком подростков, как никогда обращены к Богу, ибо они сочувствуют всему доброму и хорошему. Для них открывается православие как радость бытия. И все это за счет слова, правильно выстроенного и, конечно, сердечно преподнесенного.
Прошло несколько лет. Физик давно уже забыл и Митькину улицу, и маленькую собачку. Он вообще старался не помнить ничего доброго, что он делает. Но, порадовавшись чему-то благому в своей жизни, поблагодарив Бога, он забывал об этом добре, дабы тщеславие никогда не оскверняло его доброй и цельной жизни. Несколько лет спустя исполнилась другая заветная мечта нашего героя (а это действительная, не выдуманная история), и он получил возможность в летние дни своего короткого июльского отпуска посетить удел Божией Матери – Новый Афон, где и поныне красуется дивный Новоафонский монастырь, созданный попечением царя-мученика императора Николая II. Монастырь находится в непосредственной близости от Иверской горы, той самой, что избрана на земле уделом Царицы Небесной и поныне Ею ревностно охраняема (о чем мы расскажем вам как-нибудь в другой раз, если вы будете хорошо себя вести и тщательно делать домашние задания).
Итак, Промысел Божий привел нашего физика на кавказское побережье. Жарко светило солнце, погода стояла изумительная, июльский летний день навевал прохладу. Сердцем физик был уже на Новом Афоне, где ему предстояло познакомиться с монастырской братией. Он обязательно хотел посетить и тот залив, где, по преданию, были утоплены с баржи несколько десятков, если не сотен новоафонских монахов. Местные водолазы сообщают, что до сих пор их нетленные тела стоят на дне залива. Сохранились даже одежды. И ни рыбы, ни морская влага не властны были прикоснуться к телам новомучеников российских. Это все правда, что я рассказываю, и очень значительно не только для детей, но и для взрослых. Рассказ от этого приобретает особенную духовную силу, становится особенно назидательным.
Итак, до посещения монастыря у нашего москвича оставался в запасе один день, и он решил обойти город Сухуми. (Событие это еще до Абхазской войны случилось.) Был полдень, на улице Сухуми почти никого не было видно. Наш физик шел по одной из боковых улочек и дивился пышной растительности южного города. Справа и слева росли сливы, которые к тому времени уже поспели и привлекали к себе взор благочестивого паломника. Малиновые, янтарные – они, как некие райские плоды, увешивали деревья. И стало ясно, что их здесь никто не обрывает и не собирает. Привычно произнося в душе молитвы – то: Господи, помилуй, то: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного, то: Пресвятая Богородице, спаси нас, физик шел по улочке в белых парусиновых брюках, в простой клетчатой рубашке с рукавами по локоток. (Именно так должно ходить паломникам в южных пределах нашего отечества: с рукавами по локоток, не выше). У него была еще симпатичная русая бородка, которая особенно нравилась благочестивой супруге нашего физика.
Так он шел по улочке, размышляя, взять или не взять одну из слив, лежавших под деревьями, как вдруг... из палисадничка, за которым скрывалось некое казенное заведение, вышел милиционер-абхазец. Взор его был тяжелым и несветлым. Расстегнутый ворот рубахи, криво наброшенный китель свидетельствовали о том, что блюститель порядка отдыхал, предаваясь обычному для южных жителей отдыху, соединенному с употреблением огненной влаги. Милиционер встал на пути физика и указательным пальцем поманил его к себе.
– Иди сюда, дорогой. Откуда ты такой?
– Я москвич. Приехал в Сухуми осмотреть достопримечательности вашего края, – кротко отвечал физик.
– Документы. Пойдем со мной.
Вкрадчивый, казалось, ласковый голос милиционера не предвещал ничего хорошего. Привыкший к законопослушанию, никогда не перечивший стражам общественного порядка, физик пожал плечами (казалось, вид у него самый мирный, он не был похож ни на шпиона, ни на бомжа) и последовал за абхазцем в околоток. Там его посадили в небольшую комнату, выкрашенную зеленой масляной краской, предложили положить на стол все вещи, бумажник, документы, после чего бумажник и паспорт тотчас были изъяты. В комнату вошли еще три или четыре абхазских милиционера, которые ради такого изрядного случая решили временно покинуть стол с яствами.
– Зачем ты приехал в наш город? Тебе что, Кремля мало?
Физик чувствовал, что голоса проникнуты подозрительностью, недоброжелательством. Затем он вдруг понял чутьем проницательного человека, что им нужен был только повод. Очевидно, в их воскресный отдых входило намерение позабавиться с такой безобидно-безгласной жертвой, и что бы он ни говорил, его слова лишь подливали масла в огонь.
– Ты мне не нравишься! Зачем ты приехал? – Мало-помалу голоса их грубели, у одного глаза постепенно наливались кровью, другой почесывал кулак о собственное бедро.
Дела мои плохи, – подумал про себя физик. – Господи, да что ж это такое? Матерь Божия, помоги!
Обступив свою жертву кругом, они уже начинали размахивать пред ним кулаками, как бы примериваясь, но еще не решаясь нанести первый удар. Что со мной будет? – снова мелькнула в голове физика мысль. Он боялся не столько за себя, сколько за жену и двух симпатичных, белокурых детей. – Ведь никто ничего и не узнает. Закопают под той самой сливой, и ни слуха, ни духа. Господи, помоги! Да что ж такое?
– Не надо! Зачем? Я все отдам, что вам нужно.
– Ты сам нам здесь не нужен, в Сухуми.
И вот уже один из милиционеров вытащил из пояса ремень и стал зловеще крутить им перед его носом бедняги. Казалось, еще минута-полторы, и случится самое худшее. Физик полностью ушел в себя. Он отчетливо чувствовал независимость души от бренного, уже страждущего тела. Душа его взметнулась и... обрела самое драгоценное, что появляется в состоянии христианина, особенно в трудный и опасный момент: горячую, непрестанную, святую молитву. Он успокоился, сердце перестало биться пойманной птицей. Бог видит меня и слышит, Он рядом. Господи, да будет святая воля Твоя.... Живый в помощи Вышняго, – на ум физику пришли слова 90-го псалма, – в крове Бога Небесного водворится. С тех пор он уже ничего не замечал и ничего хорошенько не помнил. Вокруг, казалось, шумела буря. Обыдоша мя псы мнози, юнцы тучные одержаша мя (так сплелись в его сознании стихи из 21-го псалма). Имя Господа – крепкая башня: убегает в нее праведник – и безопасен, – всплыли откуда-то из самой глубины души слова царя Соломона (Притч. 18, 11). Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго.... Он не знал, сколько прошло времени – 20 секунд или 2 часа, как вдруг ощутил, как чьи-то грубые руки выволокли его из душной прокуренной комнаты и выбросили на улицу, кинув, вслед за тем, опустошенную сумку и паспорт. Еще секунда, вторая, и он пришел в себя, чувства возвратились к нему. Расправив плечи, физик увидел над собой высокое ясное синее небо, ощутил приветливый шум листвы. Слива словно радовалась высвобождению доброго человека. Сзади никого не было, дверь захлопнулась с шумом и треском, закрыв за собой тревожных и неспокойных обитателей сего неприветливого места.
А ноги несли физика вперед, и в этот самый час и миг он вспомнил ту маленькую собачку и тот забор, ее ужас и смятение, и вспомнил, как тогда над его головою распростерлось такое же синее ласковое небо. И он ощутил себя маленькой тварью, маленьким возлюбленным Божьим созданием, с головы которого и волос не упадет без воли Божьей. И никакой морали, никакого назидания. Больше того, чтобы у детей осталось от этого рассказа более глубокое впечатление, лучше всего резко развернуться и поменять тему: Та-ак. А ну-ка запишем домашнее задание. К следующему уроку вы должны приготовить раздел Непроверяемые гласные в корне слова, § 84.
– А в следующий раз вы расскажете про Сухуми?
– А это будет видно из опроса. Благодарю за внимание. До свидания.
Современный проповедник, зная состояние душ людских, конечно, должен сам ощущать и понимать разницу между различными стилями и жанрами речевого общения и вовремя прибегать к жанру беседы, рассказа, который всех нас делает друзьями, который разрушает все перегородки, условности, выстроенные грехом. Жанр этот не уравнивает нас между собою. Напротив, рассказчик может пользоваться сугубым благоговением и почтением со стороны своих слушателей, подобно доброй бабушке, которая в лице своих внуков находит любовь и признательность. Но, безусловно, плод, духовное воздействие более всего свершается именно тогда, когда люди перестают себя чувствовать учениками или профессорами, доцентами, студентами, когда все получают приращение духовное, черпая радость в самом повествовании, которое без всякого морализирования словно проливает бальзам на душу и укрепляет нас в вере, утверждает в мысли о нравственном миропорядке, о близости к нам живого Бога; о том, что путь жизни – это исполнение заповедей, даже самых маленьких: Блажен милующий скотов. По существу, главным героем этого произведения является, конечно, Господь Бог. Не собачка, и не физик, а Бог, Его промысел, Его попечение о Его созданиях. Слово «Бог» вы и сказали-то всего два-три раза, и почти никакой религиозной терминологии не употребили. Но очевидно, что таким образом мы много даем нашим слушателям, а они не чувствуют с нашей стороны никакого насилия, никакого стремления исправить их нравы и каким-то образом лишить их свободы мышления и поведения.