ЛЕКЦИЯ 12.
О ГРЕХАХ ЯЗЫКА

Есть дисциплины, которые читаются в семинарии, в академии и в богословском институте. Одна из них – гомилетика – наука, изучающая историю и теорию проповеди. Есть более общий предмет – риторика, которая изучает основные законы, по которым строится ораторская речь.

А наш предмет – искусство речи. Этот курс главной своей целью ставит задачу практически помочь студентам мало-помалу овладеть словом, научить их облекать мысль в слово – простое и ясное, высокое и доходчивое одновременно. В театральных вузах есть предмет, который называется «Сценическая речь». Там опытные педагоги, владеющие речью со всех точек зрения: постановки дыхания, артикуляции, просодии, звучности голоса – ставят своей задачей научить человека выразительно декламировать, помогают ему очистить речь от всех недостатков, как интонационных, так и лексических. И мы коснемся, конечно, этого предмета, он будет для нас совсем не лишним.

Но особенность нашего курса заключается в том, что мы главным своим предметом избираем духовное слово, которое говорит не просто о высоких материях, но которое обращено к Тому, Кто выше всякой материи и выше всякого слова. Это слово о Боге и о Его совершенствах. Слово, которое призвано вывести слушателей на дорогу Богопознания и Богообщения.

Сегодня я поведу речь о грехах языка, потому что сам дар слова есть драгоценнейший. Все мы от Бога этот дар получили для разумного и приличного использования, но не все мы этим даром достойно пользовались и пользуемся. Говоря проще, в отношении языка мы во грехах, как в шелках, и пришли слушать этот курс, не будучи безгрешными и чистыми, начиная от говорящего и кончая слушающими. Поэтому все мы испытываем нужду в очищении.

Классические античные трагедии, как известно, приводили зрителей к катарсису, доставляли им некое глубокое переживание, возбуждали дух слушателей, заставляя их страдать вместе с героями. Трагедии настоящих художников слова служили подобием бани, очистительной и очищающей.

В размышлениях, с чего начать эту лекцию, заблагорассудилось мне приготовить для вас «словесную баньку», хорошо протопленную русскую баню, чтобы всем нам хорошенько покаяться в грехах языка. А вы это всё возьмите на заметку, потому что грехи записывать – дело отнюдь не лишнее. Даже в книге «Лествица» святого Иоанна игумена Синайского мы находим, что еще в VI столетии насельники превосходнейших монастырей записывали свои грехи. Вот и мы поразмышляем сегодня о языковых ошибках и, может, вспомним что-нибудь, раскрыв книгу прожитой жизни, а заодно попробуем дать определение тому или иному греху языка и... покаяться, пусть и в лекционном порядке.

Эпиграфом к нашей сегодняшней лекции могут служить слова самого Господа Иисуса Христа: Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишъся (Мф. 12, 36–37).

Из того, что слова во множестве сходят с уст наших и мы никогда не удосуживаемся вести им счет, вовсе не следует, что у Бога забыто хотя бы единое слово, необдуманно сорвавшееся с языка. Нет! Господь все взвешивает на весах Своей правды и любви. Да и падшие духи тоже осуществляют свой контроль над человеком, со злой целью, конечно: представить нам тотчас по исходе души обвинительный акт. Да еще какой! Демоны нас будут обвинять даже в том, в чем мы и не согрешили, а в чем только думали согрешить. И это испытание не для слабонервных. Не дай Бог, человек придет в замешательство, отчается или начнет спорить с демонами. Святитель Феофан Затворник говорит, что лучше заранее испугаться этой перспективы и подготовиться к ней. Хорошо бы перед началом курса об искусстве речи прочитать о мытарствах блаженной Феодоры. Она была задержана как раз на тех первичных мытарствах, где воздушные истязатели представили ей, выражаясь современным газетным языком, компромат в отношении празднословия, лжи, лукавства.

А теперь только представим себе грехи уст человеческих... С чем их сравнить? Если избрать мягкое сравнение – с листопадом. Вот лес роняет «багряный свой убор», земля уже не голая, а пестрая, словно «рукой искусной вытканный ковер». Бессчетное множество опавших листьев... И все же в лесу осеннем, лишившемся своего убора, листвы меньше, чем словесных грехов, содеянных нами «в разуме и в неразумии».

Подумаем еще о том, что греховное, грязное слово – это совсем не опавший лист, совершенно безвредный и даже полезный, ибо он дает перегной; но грешное слово сродни ядовитой змее. А ядовитых змей много: есть гюрза, есть эфа, есть гадюка. Празднословие по сравнению с осуждением – то же самое, что желтопузик[36] по сравнению с гадюкой.

Представьте себе: открываются, как у «испуганной орлицы», наши очи, и мы превращаемся в духовидцев; на мгновение ока Господь отдергивает завесу от того словесного террариума, в котором мы пребываем; заслонив рукою Своего всемогущества чужие грехи, оставляет нам только наши. И мы видим себя по выю (по шею) погруженными в отвратительный греховный клубок. Помните слова из Канона покаянного ко Господу Иисусу Христу: Якоже бо свиния лежит в калу, тако и аз греху служу (Песнь 6).

Как бы душа тогда содрогнулась, как бы возопила: «Спаси мя, Господи, погибаю!» Хоть один раз, но искренне мы бы в глубине сердца сказали: Боже, очисти мя, грешнаго! Боже, милостив буди мне, грешному! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, – выдохнет грешник из души пламя молитвы, – помилуй мя, грешнаго! И начинает стонать, а потом плачет горючими слезами. По мере того, как он плачет, снисходит от Господа очистительная благодать, та, о которой, мы просим: И да вселится в мя, Господи, благодать Твоя, очищающая и освящающая всего человека во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Скорее на исповедь! «Эта исповедь, братья и сестры, – говорит один известный священник, – для многих из вас будет, может быть, последней». Словно малыш-голыш в лучах солнца, освященный так, что ни одна частичка тела его не осталась во тьме, несчастный кающийся грешник чувствует, что вся его душа раскрыта, освещена, ничего не может быть утаено от всевидящего ока Божия – и таким же образом к христианину приходит осознание великости и тяжести его словесных грехов.

Я не буду подробно говорить о загробных ужасах и мучениях, о том, как именно демоны мстят тем, кто здесь, на земле, согрешал языком; эти образы настолько натуралистичны, что могут иных повергнуть даже в нечаяние (это легкая степень отчаяния). Нам не должно впадать в уныние, потому что «ныне время благоприятное». По мысли блаженного Феофилакта Болгарского, Господь в этом земном веке столь милостив к кающимся, что и представить себе, вобрать в сердце и в ум это невозможно. Господь обещает все простить в награду за покаяние и перемену жизни к лучшему.

Давайте же сегодня публично покаемся, я думаю, что это хорошее начало нашего курса по искусству речи. Без такого начала, без такого импульса наш предмет усвоить можно только на 25%. А кто сегодня подвигнется к покаянию, усвоит его куда полнее. Кому сколько Бог даст: кому на 30, кому на 60, а кому и на 100%.

Итак, откуда начну плакати окаянного моего жития?[37] Прежде всего, в наше сознание входит следующая мысль: «Почему так тяжек грех языка? Почему за каждое праздное слово подлежит нам, по Евангелию, воздать отчет в день Суда?» Дело в том, что даром слова Господь выделил нас из мира всех прочих живых существ, обитающих на земле! Этот дар сопряжен с разумом, этот дар делает нас царями над видимым миром. Соответственно, согрешая языком, мы не просто становимся в один ряд со скотами, как царь Давид про себя говорил: скотен бых у Тебе (Пс. 72, 22), – не просто повторяем другие слова пророка: Человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс. 48, 21), – но мы, очевидно, опускаемся на уровень куда ниже демонов. Демоны – словесные существа, но они уже неисправимы. Спаситель не пришел искупить падших духов, ибо они и не готовы были принять Христа и отвергли Его, как отвергли служение Пресвятой Троице. Но мы, почтенные этой честью, согрешая языком, воистину низвергаемся в глубочайшую бездну – место пребывания самих злых демонов.

Очень полезное размышление для стяжания правильного представления о себе самом: Кто – Господь, и кто – мы, Его непослушные дети, много согрешившие против святости Небесного Отца? Итак, у нас дар слова повержен в нечистоту. Как человек, бьющий кулаком своего ближнего, разбивает руку, так мы растлили наш словесный орган, повредили его, и душу, и тело соделав повинными геенне огненной.

Об этом пространно рассуждает апостол Иаков, говоря: Язык небольшой член, но много делает. Язык... оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны» (Иак. З, 5–6). Язык некой таинственной нитью связан с огненной бездной. Первая сатанинская искра, которую бросает в нас Люцифер, падает именно на язык посредством грешного, грязного, лживого слова! Это слово растлевает душу, оно имеет свойство опалять и чужие сердца. В книге Откровение Иоанна Богослова, между прочим, сказано о звезде «полынь», от которой третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод потому, что они стали горьки (Откр. 8, 11). Эта звезда, именуемая полынью, или чернобылем[38], по разумению святых отцов, есть не плод термоядерной реакции, но совокупность сатанинских учений, которыми будут отравлены сердца живущих на земле.

Итак, осознав нашу греховность в отношении слова, признаемся, что мы это драгоценное орудие испортили и затупили, и оно, проржавев, сделалось уже не способным к славословию Творца. А для чего Господь дал нам язык? Ведь мы рождены «не для житейского волненья, не для корысти, не для битв». А для чего? «...Для вдохновенья, для звуков сладких и молитв».

Ощутив нашу вину пред Божиим Словом за осквернение словесного органа, а если хотите – оргáна, начнем перечислять, размышлять и одновременно каяться в каждом из грехов нашего языка.

Когда священники принимают на исповедь приходящих в первый раз, то они всегда начинают с малого. Вот и мы с вами, начав каяться в грехах уст наших, первым крючком зацепим эдакого лягушонка – празднословие, или иначе – праздное слово. Кстати сказать, какая разница между праздным словом и праздничным словом? «Сегодня, в день Рождества Богородицы, владыка произнес содержательное, воистину праздничное слово». Праздное слово того же корня, что и праздничное. Упразднитеся, – сказано в Писании, – и разумейте, яко Аз есмъ Бог (Пс. 45, 11). Упразднитеся, т.е. отрешитесь от всякой суетной, внешней деятельности, посвятив душу Богомыслию и Богообщению. Грешно в праздник, извлекши из сусеков запасы пшенки, заняться ее перебиранием. Нельзя в праздник заниматься изъятием черных соринок из крупы или выбирать жучков из домашних запасов муки. На это есть будничный день. Итак, праздник – день, когда духом и телом мы служим Богу, оставив все земное.

А праздное слово – это нечто другое. Мы говорим еще: «непраздная жена». Непраздная жена, то есть имеющая во чреве, беременная женщина. Праздная утроба – пустая утроба. «Что ты стоишь празден, ничем не занятый?»[39] Итак, праздное слово – слово пустое; слово, лишенное благого смысла. Под праздные словеса подпадают все наши изречения, которые сказаны просто так, не с мыслью прославить Господа, не с мыслью принести пользу слушателю, а так – от нечего делать. Пусть это еще и не откровенно греховное слово, но оно все же лишено энергии, правды и любви.

Праздное слово. Оно подобно скорлупе, лишенной ядра ореха. Пустое, бессодержательное, неназидательное, подобное шуму ветра в листве. Таких праздных слов мы слышим и говорим тысячи, а, может, десятки и сотни тысяч; эти слова относятся к разряду сотрясающих воздух.

На нашу долю, когда мы были школьниками, студентами, думаю, выпало особенное обилие праздных слов, потому что многие дисциплины, которые мы изучали, были праздными, ненужными, бесцельными. Господи, помилуй! Одна история меньшевистской и других партий преподавалась нашему поколению студентов десятки часов! И когда мы произносили праздные слова, то в душе всегда оставалось ощущение пустоты, а иногда и темноты.

Святые Отцы свидетельствуют: «Горе человеку, не умеющему вовремя сомкнуть уст своих». Так и сердце говорящего, не знамо зачем, подобно тому, как из жарко натопленной печки при открытой настежь двери уходят жар и пар.

Лекарство против празднословия – это знаменитое словесное правило, которое является собственно «плодом, достойным покаяния».[40] Кто не хочет и боится произносить праздные слова, пусть выучит это правило, и не просто выучит, а внедрит, укоренит его в сердце своем. Оно очень простое, его стоит записать: «Думай, что говоришь, кому говоришь, зачем говоришь (это самый главный пункт), где говоришь (в какой обстановке) и какие из этого будут последствия».

Кто-нибудь спросит: «Разве можно об этом постоянно думать? Тогда придется раз навсегда замолчать». Нет, усвоив правила не умом лишь, но и сердцем, не будем согрешать языком вовсе; конечно, если поможет Бог!

Смотрим далее, что водится в нашем языковом террариуме, и находим там следующую змею: слово осуждающее. Это уже не слово, а какое-то терние, да еще с шипами. Это слово, которое не просто опустошает, а ранит; слово, подобное клещу, которого не так-то просто извлечь. Это слово внедряющееся; слово, похожее на ядовитое насекомое, которое портит кровь. Это то слово, о котором говорят: «Написанное пером не вырубишь топором».

Итак, осуждающее слово, грех осуждения. Грех, столь же распространенный, сколь и тяжелый. Осуждение всегда свидетельствует о гордости осуждающего, ибо гордый не признает суда над собой. Гордый развешивает ярлыки, гордый отправляет одного в геенну, другого – в чистилище, но сам действует как неподсудный. А между тем, по слову святых отцов, если ты свободен от греха, то никогда именно в этом грехе и не осудишь ближнего.

Например, если в тебе нет блудного греха, но сердце усвоило добродетель целомудрия, ты никогда не осудишь согрешившего брата, а некоторым образом поболезнуешь о нем, помолишься и скажешь: «Боже, очисти нас, грешных!» А если осуждаешь, значит, сам нечист и судишь себя самого. Каким словом судишь, таким и сам судим будешь,[41] – говорит блаженная Феодора. Осуждающий восхищает сан Христа, то есть поставляет себя на место верховного Судии. Какого же наказания он достоин?! Посему апостол Павел призывает не судить прежде времени, пока не приидет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения (1 Кор. 4, 5). А что находится во мраке? – Душа ближнего, по причине мрака неведения твоего. «Чужая душа – потемки». Осуждающий гордец, по существу, осуждает лишь сам себя. Итак, говорим мы, гордый и осуждающий роет себе яму. Правой рукой строит, а левой разрушает. Еще при этой жизни Господь его вразумляет, как котенка, которого хозяйка мордочкой в собственную его лужицу тыкает. А если он так и не исправится, то сугубо будет наказан, ибо осуждающий грешит произвольно, не по немощи.

Хочется спросить: «Братцы мои, да что же вы все кости-то ближним перемываете, никого не пощадили: от привратника и дворника до инспектора и ректора?» – «А это мы по немощи, по немощи осуждаем».

Нет, по немощи человек может объедаться, а осуждает только по собственной злонамеренности. Не худо вспомнить, кого, когда, где и как именно мы осудили. В осуждение вменяется и слушание осуждения с понимающим видом: «Да, брат, ты еще мало сказал о нем. Это такая дрянь, о которой и думать противно. Марать язык не хочу об это двуногое». Не ужас ли?

Но будем дальше двигаться по словесным мытарствам. Так мы дойдем до греха лжи.

Слово лживое, слово ложное. Бывает ли ложь во спасение или нет? Говорят, бывает. Это так называемая «формальная ложь», когда по форме – обман, а по духу – правда. И даже светские философы эти примеры приводят. Спасая жертву от гонителей-губителей, добрый человек примчавшегося злодея направляет по ложному пути. Обман? Да. Но по сути – доброе дело. И для злодея, и для жертвы. Злодей не достиг своей цели, не сотворил греха, или только в намерении сотворил, а невинная душа спасена от поругания и гибели.

В связи со сказанным можно слегка распространиться. Что может быть важнее исповедания веры? – «Ты верующий?» – спрашивают человека. Отречься, ответить словом «нет» – это тягчайший словесный грех, ибо устами мы исповедуем Господа во спасение, а сердцем веруем в правду (см.: Рим. 10, 9). Но всякий ли раз на вопрос: «Ты верующий?» – мы должны отвечать: «Да, верующий»? Святые Отцы и наставники жизни христианской говорят: «Нет, не всякий раз мы должны исповедовать веру». Если человек вопрошает искренно, если для него это жизненно важное дело, если он вопрошает, дабы твоим ответом утвердиться в вере самому – конечно, ты должен делиться своим духовным сокровищем. А об иных вопрошающих сказано: Да не врагам Твоим тайну поведаю. И Господь говорит: Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями (Мф. 7, 6), то есть, если спрашивает человек с неподобающей целью, с иронией, с издевкой, «так просто»: «Ха-ха... И ты что, тоже верующий? Дошел до такого состояния?», – в этом случае ответим так, чтобы он замолчал надолго. Имеется в виду не удар кулаком, а достойный разумного студента ответ: «А ты кто такой, что меня об этом спрашиваешь? А может, тебе еще дать ключ от квартиры, где деньги лежат?» Если же вам трудно так говорить, можете ответить на детском уровне: «А ты читал книгу Гайдара «Тимур и его команда»?» Он скажет: «Да, что-то слышал». – «Так вот, должен знать, что такое военная тайна».

Лживое слово насыщено и растворено лживой силой, что указывает на несомненное происхождение его от диавола, самого отца лжи. Ложь и обман бывают различных видов и родов. Фантазер, мечтатель врет, потому что привык привирать, как говорят, «из любви к искусству». О таком роде лжи дети говорят: «Враки». Конечно, присутствует определенная доля тщеславия, когда человек приукрашивает детали, говорит о том, чего не было; а о том, как именно было, умалчивает. И все мы немножко тщеславны, а значит, лживы. Но в данном виде лжи человек не преследует корысти. Он потакает тайным страстишкам своего сердца, главные из которых гордость и тщеславие. Иногда он от испуга говорит неправду, по малодушию, а малодушие – это тоже в чем-то тщеславие, а в чем-то – трусость.

Есть и другой род лжи, лжи более примитивной, грубой, которая намеренно сбивает с толку, дезориентирует, лжи, за которой проглядывает определенная корысть. Эта ложь свойственна бессовестным, тем, кто вовсе разорил заповедь о любви к ближним, забыл главную заповедь: Не делай другим того, чего себе не желаешь. Ложь – обман, с которым соединено лукавое слово. Диавола мы называем «лукавым»; мы просим Господа в молитве: Избави мя (нас) от лукавого (Мф.6,13).  Лукавый, т.е. изогнутый, хитрый, изворотливый, непростой, непрямой. Лукавство – это мерзкая страсть еще потому, что изжить ее весьма трудно. Лукавству противостоит простота, прямодушие, любовь к истине, мужество и, прежде всего, страх Божий. Лукавое слово страдает неопределенностью, неясностью, туманностью выражений, переливчатостью смысла.

Лукавое слово, как правило, соединено еще и с двурушничеством, или словом человекоугодливым, лицемерным. «На языке мед, под языком лед». Человек, который подлаживается под испорченные сердца и правых, и виноватых, всем желает угодить, в том числе (и прежде всего) речами, – называется человекоугодником. Бог рассыплет кости человекоугодников (ср: Пс. 52, 7). Мужа кровей и льстива гнушается Господь (Пс. 5, 7). В речениях из Священного Писания такой человек обычно называется подлым, «не без подлецы». «От тайных моих очисти мя, – молился царь Давид, – и от чуждых пощади раба Твоего (Пс. 18, 13–14). Когда человек согрешает таким образом, он не может отделаться от некоего ощущения гадливости, мерзости, низости, душно становится в сердце.

Чем так согрешать устами, лучше вовсе помолчать, а то греха не оберешься. «В молчании, – сказано, – еще никто никогда не раскаивался». Действительно, часто мы согрешаем именно потому, что не успеваем обдумать свой ответ, говорим впопыхах, лишь бы ответить, лишь бы человек отстал от нас, лишь бы нам выйти поскорей из смущающей нас затруднительной ситуации. Совсем другое дело – взять время на размышление: «Простите, я не готов ответить в эту минуту на ваш вопрос. Разрешите мне подумать. Что толку, если я скажу просто так».

А теперь молвим нечто о слове скабрезном. Синонимы к нему: пошлое, сальное слово, нечистое слово, грязное, по преимуществу блудное – слово, намекающее на чувственность, провоцирующее нападки блудного духа на людей. Все это можно услышать на современной эстраде. И голоса, и интонации, и лексика – все тут одно к одному. Иногда мысль, до удивления лаконичная, повторяется бесконечное число раз: «А он пришел, ша-ла-ла-ла-ла... И она пришла, ша-ла-ла-ла... А он ушел, ша-ла-ла-ла...» Вот так современная «философская» лирика смыкается с любовной.

Православному проповеднику-катехизатору, законоучителю, да и вообще христианину подобает как от огня бежать из той среды, в которой скабрезность, пошлость и сальность являются чем-то обыденным и расхожим. Нельзя дружить с теми, кто любит рассказывать скабрезные истории и анекдоты с растлевающим смыслом. Почему? Да потому, что у такого собеседника в душе остается грязь. Он грязный, бедный, мы его не осуждаем, но ведь от избытка сердца говорят уста (Лк. 6, 45) человеческие, и ты неминуемо запачкаешься в общении с растленным. Бог сказал: «…со строптивым развратишися (Пс.17, 27). Не просто потеряешь праведность, а именно развратишься, растлишься, и только по причине твоего соседства, общения с человеком, согрешающим языком. Другом назовем лишь того, у кого слово целомудренное, чистое, кто, подобно тебе, гнушается всякой мерзости, сальности, нечистоты. Христианин должен брать пример с горлицы, которая никогда не сядет на нечистое место, но будет либо парить в небе, либо прятаться в кроне дерева.

Мы не поем дифирамбы «человеческому достоинству», но у христианина есть определенный знак качества, есть христианское достоинство, которое заключается в нашей близости к Богу, почему Бог именует нас Своими. И хотя мы далеки от чувства превосходства перед окружающими, но, вместе с тем, мы должны открещиваться от всего того, что Бог ненавидит, чем Он гнушается, как сказано: Изыдите из среды их и к нечистоте их не прикасайтесь (см: Откр. 18, 4). И поэтому в личной беседе христианин всегда должен дать понять о своем нежелании слушать пошлости и гнусности. Один раз сказал, и будет!

Конечно, бывают ситуации, которые от нас не зависят, когда по долгу службы или иным каким обязанностям мы оказались в одном купе с любителями «жареного». Тяжелое испытание – быть принужденным слушать нечистое. Но Господь ограждает наши уши, ибо человек, молящийся умом и сердцем, бывает сохраняем от смысла слов, растлевающих сердца.

Если же это произвольное общение, то примиряться с ним мы не должны, а тем паче поддакивать, угодливо улыбаться, ибо после на душе всегда остается ощущение какой-то измены Господу, заповедям и вере нашей.

Осмыслив сказанное, многие из нас найдут, в чем покаяться. Иногда человек и против воли засмеется, когда такая коварная «смешинка» в него проникнет. Мы подобострастны: если рядом каркают – и сам каркать начинаешь; если рядом воют по-волчьи – сам принимаешься поскуливать. Не дай Бог, в вашей студенческой группе окажется Шерхан, а кто-нибудь почувствует себя шакалом Табаки при нем – угодливым поддакивателем. Вообразите картинку: тигр идет среди джунглей, ушами поводит, а сзади шакал приклеился: «И я того же мнения».

И вновь мы в пути, обозревая раздел греховных слов, который можно было бы назвать: ироничное слово, саркастическое слово. Существуют даже целые жанры поэзии, написанной в этом духе. Это так называемые эпиграммы, сатира[42], памфлеты[43], пасквили[44]. В древнеримской литературе известны такие обличители, как Ювенал и Марциал. Как правило, сатирики не были нравственными людьми, и избыток желчи изливался у них вовне в весьма острых, ярких, въедливых инвективах, то есть обвинениях. Дух иронии и сарказма – один из самых убийственных, если говорить о пропаганде атеизма, разврата, что, собственно, одно и то же.

Современные богоборцы уже лишены пафоса открытого безбожия, но они часто подтрунивают, пересмеивают, опошляют самую серьезную речь. У них все это является предметом хохмы. В обычном понимании хохма – это шутка, розыгрыш. Но на древнееврейском языке слово «хохма» означает «бытовая мудрость». И вот все «охохмить» гибельно для выступающего, особенно для говорящего перед невинным, неутвержденным детским слушателем. Не дай Бог, ирония, сарказм, едкость станут доминантой в сердце человека! Это бывает по молодости. Обличительное направление, «комплекс Чацкого» – героя, который никого не жалел, всех обливая «горечью презрения». Холодный ум и желчное сердце – этим, собственно, питалось целое направление русской литературы, отданной на откуп революционно-демократической тенденции. «Обличительные» люди не были добрыми личностями. Человек нравственный, т.е. насаждающий в душе добродетели, жалеет, но не жалит. А крепостник, который в карты может с легкостью имение проиграть, напишет о крестьянском страдании целые тома. Некрасов – глубокий, конечно, поэт. Есть у него замечательные произведения, вошедшие в сокровищницу русской литературы, но есть и иное... Человек – большая глубина.

Хотите найти самого желчного писателя в русской литературе? Это Салтыков-Щедрин. Однако и у него найдем одно произведение, из которого видно, что сердце писателя посещала благодать. Подтверждением тому служит его очерк «Христос воскресе», в котором автор с необыкновенной теплотой и сердечной радостью делится своими наблюдениями за праздником Пасхи в русской провинции.

В лучшие свои годы не чужд был благодати и Максим Горький, впоследствии все растерявший. Есть у него повесть «Исповедь» (1908), где им поднята тема искания человеком Бога. Пространно его цитирует епископ Варнава (Беляев) в своей книжке «Жизнеописание схиархимандрита Гавриила Зырянова».

Но об этом сейчас подробнее говорить мы не станем, только еще раз подчеркнем, что нет большей опасности для христианского проповедника, чем дух сарказма и иронии. Он часто провоцируется мысленным превозношением над слушателями. Я – и они! Их много, их лица сливаются в одну массу, а я – один. Воздвиг себе я памятник нерукотворный...

Под конец скажем нечто о ругательном, бранном слове. Это уже не закамуфлированная диавольская стрела, а откровенная отрыжка сатанинская. Это лексикон бесовский, так сказать, язык содомян и гоморрян. Изобретатели матерной брани – не татары. Снимем сегодня с этого малого народа голословное обвинение. Монголы и татары до мата не додумались. Матерная ругань – это бесовщина. И будучи бесовщиной, она представляет собой явление «интернациональное». Но такого мерзкого способа выражения порочных мыслей, как в русском языке, говорят, нет более нигде. Почему? Потому что слишком высоко было поднято наше сознание, получившее от святых Кирилла и Мефодия сакральный, священный язык – церковно-славянский.

Подробно я не буду говорить о происхождении мата, об этом, если желаете, можно прочитать у епископа Варнавы (Беляева) в его книге по аскетике «Основы искусства святости». Сейчас почему-то критикуют этот труд, а напрасно! Как энциклопедия он незаменим. Равным образом нельзя вовсе отрицать значения современной книги Сергея Фомина «Россия перед вторым пришествием». Это своеобразная энциклопедия, хотя материал в ней разнокачественный, требующий критического прочтения. Именно поэтому Издательский Совет Московской патриархии наложил вето на распространение ее  в церковных лавках.

В заключение укажем на то, что существует иступленное богохульство. И на Руси матерщинников называли богохульниками. За матерные слова полагалось наказание – гражданская публичная казнь: били кнутами. А за ругань на Пресвятую Богородицу вблизи храма, по положению царя Алексея Михайловича Тишайшего: аще кто учинит ругательство Бога или Богоматери и святых угодников... – полагалась смертная казнь

Не стану говорить об этом подробно, но обращаю ваше внимание, что личности, одержимые бесами и желающие излечиться, т.е. прибегающие к церковным таинствам, к так называемой отчитке, часто и против воли своей изрыгают страшные ругательства в святом месте. Это тяжелое зрелище, и оно дает представление, какую брань дьявол ведет с нами. И для этого он использует в качестве оружия, в частности, матерную ругань. Здесь есть взаимозависимость: человек бесноватый в состоянии исступления извергает эти непотребные слова; и, напротив, человек, произвольно усвоивший себе для красного словца черное словцо, конечно, становится одержимым. Но прежде всего он становится циником в смысле органичной неспособности верить в святое. Святое – это Бог и Божественная любовь; святое – это и брак и человеческая любовь; святое – это чадородие и воспитание детей. Сами тела наши суть храм для Духа, и поэтому в человеке нет ничего скверного, все его телесные члены изначально сотворены всепремудрым Художником Богом и освящены вочеловечившимся Богом.

О чертыхании особенно подробно говорить не буду, потому что само слово свидетельствует о том, кто подселился к вам в момент вашей речи. Некоторые говорят: «Ах, случайно вырвалось из уст!» Случайно такое не вырвется. Если этого у тебя нет в сердце, то и на языке его нет. А если ты споткнулся: «Ах...», – и лукавого склоняешь, то, значит, он там у тебя в меблированной сердечной квартирке прижился. Господи, очисти нас, грешных!

Есть еще особый род грехов, именуемый кощунством. Интересно бы узнать, в качестве домашнего задания, этимологию слов «кощун», «кощунство». Посмотреть, откуда оно произошло. Кощунство – это слово, которое возводит хулу на Бога и Божие, на сакральные предметы и богослужение. Есть кощунство открытое. Кощунник – человек, который в состоянии одержимости поносит святое. По утверждению святителя Иннокентия Херсонского – замечательного, просто небесами одаренного проповедника XIX столетия, скрытое кощунство есть самая страшная тля, растлевающая клерикальную среду. Этот вирус может проникнуть в любое учебное заведение.

Скрытое кощунство – это употребление в бытовом, житейском смысле священных слов и выражений. Примеры этого можно увидеть в книжке священника Михаила Ардова «Мелочи иерейской жизни». Собраны там, конечно, и забавные, как бы невинные рассказы, но все-таки не благоухает эта книга чистотой, не веет от нее духом тишины и мира.

Но чего мы должны особенно бояться – это, конечно, упомянутого греха, переиначивания высоких библейских слов в мирском смысле. Кто в этом погрешает, должен исправиться, потому что это очень заразная вещь. Представьте себе, есть особенный бес-острослов, который помогает пошутить очень кстати и весьма метко, просто, как говорится, «за животик держись».

Как переиначивают церковное? Так, одна бабушка во время пения на литургии Херувимской песни ходила по храму и раздавала всем печенье. Ей говорят: «Мать, ты что делаешь?» А она отвечает: «Ну как же?! Поют же: всякому положи по печению». Так ей послышались слова: «Всякое ныне житейское отложим попечение».

Но это дело невинное, а есть вещи далеко не безвинные. Например, студент, прихватив свой вещмешок, крадется из аудитории за пять минут до окончания лекции. «Ты куда брат? – спрашивают его. «А я – тайнообразующе».

Конечно, необходимо подобного греха избегать и других поправлять.

Тягчайший словесный грех – отречение от Христа. Церковно-канонические правила даже поставляют его как одно из препятствий к принятию священнического сана. Конечно, тут священник-духовник решает, что, когда и как было произнесено устами согрешивших. Правила составлялись в мученическую эпоху, когда со всей торжественностью некоторые люди, помрачившись умом, перед судьями и земными владыками произносили это отречение. Из их числа не должны были быть поставляемы клирики. Да убережет Господь и нас от подобного греха богоотступничества!

Домашнее задание будет особое. Хорошо бы каждый взглянул на себя в зерцале словесных грехов, осмотрел свои язвы и раны. Кто-то просто сделает выводы, а кто-то, может быть, сочтет нужным и полнее, подробнее покаяться и исповедаться. Мы, очевидно, никогда не сумеем все вспомнить и все изречь, почему всякий раз на исповеди говорим: «Каюсь, Господи, и в забытых моих грехах, им же несть числа, словом, делом и помышлением содеянных».